Лично я слабо върю въ историческую действительность этого «въча». По имеющимся у меня даннымъ, въ первыхъ двухъ партияхъ были люди пятнадцати национальностей, по большей части люди малограмотные. На какомъ языкъ могли они вести свои прения? Предание о «въче» есть, должно быть, просто эхо цълаго ряда отдъльныхъ бестдъ. Но что вопросы эти обсуждались, и ръшете сложилось именно такое, — несомненно.
Признаюсь: благожелательный характеръ этого ръшения меня удивилъ; и вообще нельзя не подивиться тому, что за все существование колонии вообще ни разу не было попытки «ликвидировать» иммигрантовъ при высадке. Иммигрантамъ, какъ извъстно, ръдко гдъ рады, особенно въ бъдной странъ; а въ томъ кругу, изъ котораго вышли «старожилы», никогда за гръхъ не считалось облегчать дълежъ посредствомъ уменьшения числа конкурентовъ… Осторожно, съ извинениями, я задалъ этотъ вопросъ Иосифу Вербъ. Онъ — человъкъ съ высшимъ образованиемъ; хорошо знакомъ съ теорией, плодомъ которой явилось превращение этого острова въ «атавистическую» колонию, и говоритъ о типъ прирожденнаго преступника безо всякаго смущения. Его мнъше — что вообще неправильно считать, будто типъ этотъ всегда и при всъхъ условияхъ одержимъ позывомъ къ наси-лию. Ему просто нужна подходящая обстановка, т. е. болъе суровыя условия жизни, и среда людей, ему подобныхъ. Въ меръ цивилизации атавистический человъкъ все время наталкивается на дряблость и безпомощность средняго обывателя: это его провоцируетъ, подстрекаетъ использовать свое преимущество, будь то преимущество силы или хитрости. Но дайте ему сосъдей такого же склада, какъ онъ самъ, и вы получите стойкое равновъсие. «Какъ железный колъ», говорить Верба, «если вбить его между двумя глыбами гранита».
Какъ бы то ни было, «иммигращя» скоро вошла въ норму быта, и уже интересовала поселенцевъ только съ одной точки зръния — не найдется ли въ новой партии полезныхъ «спещалистовъ»: потребность въ обученныхъ техникахъ все росла по мъръ развития ихъ хозяйственная быта. Но возникла новая, и гораздо болъе сложная проблема, действительно поведшая къ серьезнымъ раздорамъ. Съ этой проблемой — и съ ея удачнымъ разръшениемъ — связано одно имя. У насъ, въ миръ цивилизащи, оно до сихъ поръ не забыто — какъ имя одного изъ гнуснъйшихъ образцовъ звъря въ образъ человъческомъ; здъсь, на остро въ, оно свято чтится какъ имя спасителя родины. Имя это — Шарль Ландру.
Черезъ все разнообразие преступныхъ типовъ, которыми постепенно заполнялся далеки островъ, — черезъ всю многогранность ихъ расовыхъ, физическихъ и умственныхъ отличий, — проходило одно главное дъление, одна межа, разграничивающая двъ обособленныя человъческия категории. Межа эта стала быстро намечаться, какъ только вошелъ въ норму вопросъ о хлъбъ насущномъ. Эти два разряда нравственнаго вырождения хорошо знакомы наукъ: есть уголовщина насилия — и уголовщина хитрости. Каинъ — и Змий. Есть, понятно, и промежуточные типы, смъсь обоихъ началъ, но одно изъ нихъ обыкновенно преобладаетъ, и въ суровой обстановке острова это дъление скоро обозначилось выпукло и ръзко. Численно сильнее былъ, конечно, «физический» типъ, разъ въ десять сильнее; самыя условия ихъ жизни, естественный отборъ приспособления и выживания, тоже благоприятствовали преобладанию именно этого типа; умственная изворотливость была ни къ чему — нужны были мышцы. Надо полагать, что не одинъ ссыльный, чья уголовная карьера прошла главнымъ образомъ подъ знакомъ Змия, здесь на островъ скоро забросилъ все свои хитрости и ръшилъ, не мудря, цъликомъ положиться на первобытные рессурсы мускуловъ.
Именно таковъ былъ Шарль Ландру. Въ изумительной подготовленности его тринадцати убийствъ, въ методичности, съ какой онъ долго покрывалъ слъды, наконецъ въ его блестящей самозащитъ на судъ ярко проявилась чуть ли не сверхчеловъческая (или, напротивъ, подъчеловъческая?) утонченность мозга. Но въ то же время это былъ великолъпный физически экземпляръ; самый характеръ его преступлений (онъ убивалъ имъ же соблазненныхъ женщинъ, и было ихъ тринадцать — если считать, что всъхъ нашли) говорилъ о натуре полнокровнаго звъря. На островъ, лицомъ къ лицу съ оголенной действительностью первобытной борьбы за существование, физический «зверь» въ немъ взялъ верхъ и постепенно вытъснилъ «зверя» интеллектуальнаго.
Но были и обратные случаи — меньшинство, у котораго начало Змия оказалось черезчуръ сильнымъ, а начало Каина черезчуръ слабымъ. Я, напримъръ, думаю, что къ этому типу принадлежалъ тотъ горбунъ, котораго линчевали за кражу козы въ первыя недъли поселения. Повидимому, каждая высадка приносила по одному или два представителя этого типа. Имъ сразу не понравилась перспектива личнаго труда. Но въ первые годы уклониться было просто немыслимо. Постепенно, однако, поселенцы стали обростать «имуществомъ», методы работы усложнялись, и появилась необходимость въ нъкоторомъ раздълении труда. Прибыло несколько механиковъ, плотниковъ, какой-то десятникъ строительнаго цеха, даже какой то студентъ-медикъ. Все это повело къ дифференциации; стала намечаться, съ одной стороны, рядовая масса, съ другой — отдельные организаторы или надсмотрщики.
Тутъ и выступили на арену «философы» (до сихъ поръ это слово употребляется на острове, какъ синонимъ отлынивания отъ неприятной задачи). Люди, не имъвшие никакихъ и ни въ какой области правъ на чинъ «спещалистовъ», вдругъ замечтали о «должностяхъ». Но должностей такихъ не было; значитъ — ихъ нужно было создать. «Философы» заговорили о нобходимости прочной организаши и иерархии съ соотвътствующимъ штатомъ. Выражаясь языкомъ политики, это были конституцюналисты острова; они, собственно, хотели сдълать изъ поселения муниципальную или даже государственную единицу.